Для тех, кто еще не видел эту рассказку ))

Персональный рок дома Габсбургов
Кроссовер по мотивам "Розы Версаля" и "Элизабет", посвящается Итиро Маки ))

…Она никогда не была особо религиозной и вообще мало задумывалась о таких вещах. Да и странно было бы иное для человека, почти никогда не употреблявшего свое нареченное при крещении имя – Франсуаза…
Поэтому, когда сознание вернулось, первая мысль была: «Все-таки не убили? Может, еще вытащат?»
Она с трудом разлепила веки… и ничего не увидела. Только туман. Машинально, плохо осознавая, что делает, провела рукой вдоль тела… ладонь ощутила знакомую шероховатость шитья на мундире. Значит, не раздели… так и оставили лежать, где лежала, посчитав убитой?
Рука скользнула в поле зрения, и Оскар задохнулась: ткань рукава была БЕЛОЙ!!! Ч-черт, вот уже несколько лет ее повседневная форма была красной, а белый парадный вариант оставался для нечастых посещений дворца… Но даже на ее парадном мундире шитье было золотым, а не мерцающе-серебряным!
Столь же машинально – приученное долгими тренировками, ее тело вообще имело привычку срабатывать раньше, чем мозг даст внятную команду – она вскочила на ноги. При ее ранах ей не удалось бы сделать это столь легко – и уж в этом-то она отдавала себе отчет. Огляделась… вокруг был все тот же туман.
-- Все-таки совсем грохнули, -- выговорила она с некоторой растерянностью. – И что теперь? Раз я в белом, значит, в раю… в облаке, что ли? Но где тогда ангелы с арфами? – она усмехнулась. – Ладно, хоть не черти с вилами. Пойду, что ли, поищу врата, в которые надо стучаться…
Туман со всех сторон был совершенно одинаковым. Оскар всматривалась в него до боли, пока не решила (или ей не показалось), что с одной стороны он светлее. Поскольку выбора все равно не оставалось, она направилась туда.

…Она не знала, сколько уже идет – полчаса, а может, час. По-прежнему вокруг стоял стеной туман, а призрачный свет впереди не приближался и не удалялся. Оскар даже не поручилась бы, что идет по прямой…
-- Оскар! – неожиданно раздался откуда-то сбоку зов, настолько еле различимый, что угадать голос было совершенно невозможно. Но Оскар не сомневалась не минуты, кому он принадлежит. Разве не прошептала она перед смертью: «Андре, я уже иду к тебе»?
-- Андре! – завопила она во всю мощь легких и, придерживая шпагу, кинулась туда, откуда донесся голос.
-- Оскар! – снова позвал голос, на этот раз уже ощутимо ближе, и теперь не было сомнений, что он принадлежит именно тому, кого она окликнула.
-- Андре!!!
Из тумана выступил стройный силуэт, и Оскар кинулась к нему на шею, успев лишь мельком отметить, что он так же одет в белое, как и она сама. Сильные руки заключили ее в объятия…
-- Оскар!
Его губы были теплыми – совсем как при жизни.
-- Я знала, что ты дождешься меня, Андре! Даже на том свете! – выдохнула Оскар, с трудом оторвавшись от его губ. Теперь, когда вместе с земной жизнью исчезли все земные условности, можно было не церемониться и полностью отдаться своим чувствам. – Где мы? Мы теперь ангелы? Мы в раю???
-- Может, даже и ангелы, -- в голосе Андре проскользнула едва заметная насмешливая нотка. – Но вот что это рай, совсем не уверен… Скорее уж рай у нас за спиной.
-- За какой спиной? – Оскар непроизвольно обернулась, но и сзади не оказалось никаких цветущих кущ – лишь все тот же туман.
-- Ну, это я иносказательно. За спиной – жизнь. Растет хлеб, пасутся стада, люди рожают детей и любят друг друга. Впереди, как говорят священники, тьма и скрежет зубовный… точнее, клыковный, -- на этот раз он усмехнулся чуть более отчетливо. – Лапы с когтями и пасти в пене. А мы – на стене, которая отделяет одно от другого. Чтобы другое никогда не пожрало это одно.
-- На стене? – Оскар отшатнулась и только тут заметила, что мундир на Андре из белого стал черным… да и на ней самой тоже!
-- Ты ведь никогда не стремилась жить в домике с цветочками и радоваться улыбкам детей, -- Андре знакомым жестом поправил прядь, прикрывающую его шрам через бровь. – Да и я, если вдуматься, никогда не стремился. Мы хотели служить, и чтобы не бессмысленно. Так вот теперь этого смысла у нас будет сколько хочешь. Мы снова в гвардии… можешь считать ее личной гвардией Господа бога. Не в раю, но защищаем этот рай, -- он снова прижал ее к себе. – Ничуть не сомневался, что после смерти ты тоже попадешь сюда – вот только и подумать не мог, что это случится всего через несколько часов после меня…
-- А ты предпочел бы дожидаться меня здесь, пока я совсем состарюсь? И чтобы я тоже была там одна… без тебя? – на миг на Оскар снова накатил тот липкий невозможный ужас – потерять, едва обретя… -- Нет уж, лучше так!
Она тряхнула головой – волосы, поменявшие цвет точно так же, как и шитье на мундире, разлетелись во все стороны.
-- Одного жалко – революцию устроят без нас. Только-только началось что-то по-настоящему интересное!..

-- И что ты чувствуешь теперь?
Даже дома Оскар никак не могла отучиться от привычки валиться на кровать, не сняв сапог. Здесь же, на стене, не было заботливой нянюшки, охающей по поводу чистоты покрывала, да и сами покрывала не пачкались.
Хотя бы потому, что были черными, как и почти вся остальная обстановка в их комнате. Белый полагался членам Гвардии лишь для встречи умерших – так уж было заведено.
-- Да ничего не чувствую, -- сквозь зубы процедила Оскар. – Кому-кому, а ей туда и была дорога. Я ее под этот нож не пристраивала, но уж вытаскивать тем более бы не стала.
-- Как-то очень нервно ты ничего не чувствуешь, -- Андре, откинув черный плащ, опустился на стул. – Не мое дело, но, кажется, ты все еще ревнуешь. Что кое-кто, не будем показывать пальцем, тогда выбрал не тебя, а первый приз на скачках.
-- Ну и где теперь его приз? В корзине у Сансона, -- зло сощурилась Оскар. – Андре, пойми: если бы все дело было только во мне, я бы простила. Тем более, что у меня есть ты. Но она же объективно довела страну до ручки!!! Знаешь, что это такое – все время быть рядом, все наблюдать, и при этом не иметь возможности ни что-то улучшить, ни чему-то помешать!
-- Знаю, -- спокойно отозвался Андре. – Я тоже все время был рядом.
-- Ты и не претендовал на то, чтобы быть услышанным, -- возразила Оскар. – А я… я слишком поздно поняла, что была для нее лишь игрушкой с розовой ленточкой вместо офицерского шарфа. Ах, личный телохранитель – женщина, это так авантажно!!! И можно без страха воображать поездку со мной на Остров Любви, так у них назывались эти галантные игры. Я же не оскверню, как мужчина, у меня для этого осквернялки нет… Ну и в чем разница? Только в том, что не надо затягиваться в корсет и можно сидеть на лошади так, как удобнее?
-- И это знаю, -- кивнул Андре. – Потому ты и потребовала перевода в полк. Потому, в конце концов, сейчас валяешься на этой койке, а не пребываешь где-то еще.
В комнате повисло молчание. Оскар неловко пошевелила головой и тут же прошипела сквозь зубы «Merde!» -- застрявшая в серебряных волосах щепка уколола ее в шею.
-- Позови Мадлон, -- выговорила она устало. – А то сама я этот мусор ни в жисть из гривы не выберу.
-- А связывать волосы не пробовала, хоть иногда? – отозвался Андре, с неохотой поднимаясь. – Здесь слуг нет, здесь все мы – Гвардия. И то, что ты оказалась на стене раньше, еще не дает тебе права…
-- Не подбери я Мадлон, она бы ни за что сама дорогу на стену не нашла, -- Оскар потянулась и присела на кровати. – Просто потому, что не верила, что женщина тоже может быть солдатом. Хоть и была одной из тех, кто тогда возглавил поход на Версаль…
-- Судьба у тебя такая – девочек подбирать, -- Андре усмехнулся. – Сначала Розали, теперь эта Мадлон… А дальше одно и то же – сначала они в тебя влюбляются, а потом ты не знаешь, куда их пристроить…
-- Мадлон хороший солдат, -- отрезала Оскар. – И в отличие от Розали, относится ко мне всего лишь как к старшей сестре. В конце концов, могу я один раз злоупотребить своим положением, когда эти идиоты мне на голову, почитай, целый сарай обрушили?
Андре уже подошел к двери, когда его остановил полушепот-полувздох Оскар:
-- Господи, сколько смертей! Когда они наконец остановятся? А самое главное – с чего Робеспьер воображает, что контролирует ситуацию??? И я опять, опять почти ничего не могу поделать… Нас бросают в прорыв, но нас слишком мало… и те, из-за грани, заставляют людей снова и снова убивать… а потом нас же еще и называют ангелами Смерти!!!
Она еще раз вздохнула и неожиданно с жаром закончила:
-- И ты еще спрашиваешь, почему я ее так ненавижу, даже сейчас! Столько злости скопилось в людях – не просто же так! Привыкли в своей Австрии, что люди перед ними стелются, как скот, и все терпят, а солдат воспитывают палкой, думали, и здесь так же будет… Я не ее, я всю их породу Габсбургскую ненавижу! Даже сейчас, когда она получила по заслугам…

Оскар ворвалась в свои покои, и Андре сразу почувствовал, как она взбешена. На лету швырнула плащ на кровать и принялась расстегивать крючки черного с золотым шитьем капитанского мундира с таким видом, будто он ее душил. Происходи дело в обычной земной реальности – оборвала бы половину.
-- Ты что, дебош устроила у них на свадьбе? – осторожно спросил Андре.
-- Так, ничего особенного, -- сквозь зубы процедила Оскар. – Просто показалась ей на пару минут в толпе. Чтоб помнила. А люстра в бальном зале сама упала, честное слово!
-- А десяток Мадлон зачем с собой таскала? – не удержался Андре. – Чтобы было кому тебя вязать в случае, если забудешь, на каком свете находишься?
На это Оскар ничего не ответила, да Андре и не ждал ответа. Оскар кинула мундир поверх плаща и в одной черной рубашке с широким поясом плюхнулась в кресло. С тех пор, как она дослужилась до капитана Гвардии, у нее появилось право на личные покои по своему вкусу.
Почти сотня лет на стене мало изменила ее характер, но очень сильно сказалась на внешности. Так море, что ни дай ему – камешек, осколок стекла или обломок ракушки, – выгладит, отполирует, уберет все острые углы и превратит в драгоценность. Сейчас по женщине, сидящей в кресле, трудно было предположить, что когда-то она была простой смертной – фарфоровая кожа, приподнятые к вискам миндалевидные глаза, точеные пальцы… Впрочем, Андре прекрасно знал, что выглядит ничуть не хуже. Даже шрам, которого он прежде так стеснялся, постепенно превратился в тонкую извилистую линию, словно нарисованную на коже, ничуть не уродующую и даже придающую своеобразие чертам.
Ангелы Смерти… пусть так. Как ни крути, это было наилучшее из посмертий, какое только он мог себе представить. А к любому облику можно привыкнуть.
-- По-моему, ты опять ревнуешь, -- Андре опустился на пол рядом с подлокотником кресла. – Твоего первого нарушения устава, когда она брякнулась с каната, никто не заметил. Но если ты думаешь, что так будет продолжаться и дальше…
-- Я уже давно ничего не думаю, Андре, -- ровно отозвалась Оскар. – И ты прекрасно знаешь, почему я тогда его нарушила. Ей тоже нечего делать в домике с цветами, ее место здесь, на стене – но умри она ребенком, кто бы пустил ее сюда?
-- Ты вообразила, что нашла вторую себя, -- безжалостно уронил Андре. – И решила дать ей состояться как личности. Вот только с чего ты вообще взяла…
-- Да ни с чего! – взвилась Оскар. – Но теперь, когда она вышла за этого противного Габсбурга, она точно не состоится! Ну что ей стоило ему отказать? В конце концов, он же целился не на нее, а на ее сестрицу, которую специально дрессировали для этой роли!
-- Во-первых, как ты себе представляешь отказ императору? – усмехнулся Андре. – А во-вторых, не было бы его, был бы какой-нибудь саксонский герцог, пивная бочка на ножках. А так у нее хотя бы есть возможность ему советовать. Если он сам ее выбрал, значит, любит. А если любит, то будет прислушиваться.
-- Может быть, ты и прав… -- протянула Оскар. – Даже если она и родственная мне душа, семья у нее совсем другая. По крайней мере, в своих склонностях мне не приходилось идти против воли родителей. Может, так оно и в самом деле лучше для нее… и для нас…

-- Она снова тебе отказала. Я угадал? -- осторожно произнес Андре в спину Оскар, замершей у окна, за которым клубился все тот же непроглядный туман.
-- Да, -- глухо проронила та. – Merde, я уже второй раз предлагаю ей место в своем отряде, и второй раз она отказывается! Неужели та жизнь, которой она живет, настолько лучше, чтобы за нее цепляться?
-- Потому что это жизнь, -- еще осторожнее выговорил Андре. – А ты предлагаешь смерть. Вот скажи мне, только честно – если бы кто-то предложил такое тебе, когда ты еще жила, куда бы ты его послала?
-- Моя жизнь не была настолько невыносима, -- отозвалась Оскар, не оборачиваясь. – Я никогда не была так ограничена в своих желаниях.
-- Прости, но это лишнее доказательство, что она – не ты. Начнем с того, что у тебя на ее месте просто не было бы подобных желаний. К твоему отцу можно относиться по-разному, но слово «надо» он в тебя вколотил, и ты никогда об этом не жалела. Твоя же Лизетта до сих пор знает только одно слово – «хочу». Ты по-прежнему считаешь, что от такого человека будет польза на стене?
Оскар резко повернулась – два черных провала глаз на серебристо-бледном лице, губы – как серебряные лезвия. У самого Андре, кстати, губы со временем стали почти черными… не иначе к цвету волос подравнялись, невольно промелькнуло у него в голове.
-- Что ж, в таком случае я снимаю свою руку с дома Габсбургов, -- неожиданно выговорила она с расстановкой. – Ничто не мешает мне его уничтожить. Тем более что в штабе Гвардии рассмотрели мою докладную записку и согласились, что после событий 1848 года проклятие, лежащее на этом доме, служит одним из каналов притока в дневной мир того, с чем мы боремся. Так что… пойду-ка я пообщаюсь с ее сыном. Тем более в детстве ради его матери я пообещала этому кошкодаву, что буду его хранить, значит, он мне доверится без проблем.
-- Опять сама пойдешь? – Андре улыбнулся одними уголками губ. – А если на этот раз я приревную?
-- Мужчину он не послушает из чистого упрямства, тут женщина нужна. Не Мадлон же снова посылать, -- Оскар отвела взгляд. – Хватит с нее и того, что она по императору отработала… до сих пор стыдно перед человеком.
-- При жизни она этим отнюдь не брезговала, -- напомнил Андре.
-- То при жизни! – отрезала Оскар. – А теперь она десятница Гвардии. Поэтому давай, придумай мне какую-нибудь шмотку покрасивей. Такую, чтоб тебе самому нравилось. Я тебе в этом плане доверяю.
-- Ну если доверяешь… -- Андре осторожно опустил ладони на плечи возлюбленной и начал легонько поглаживать ткань длинного черного сюртука. Постепенно отдельные ее участки сделались бархатистыми, затем их обвела тонкая серебряная вышивка, подобная изморози. Еще немного – и домашнее одеяние, по строгости не сильно отличающееся от мундиров Гвардии, превратилось в роскошнейший наряд, которого во времена оны не постыдился бы и щеголь Ферсен.
Как бы то ни было, а Андре нравилось, когда Оскар приходила охота так одеться. Пусть даже и не ради него…
-- А здорово вышло! Спасибо тебе огромное, -- Оскар покрутилась перед зеркалом, расстегнула воротник рубашки на одну пуговицу, выпуская наружу медальон-звезду, и осталась собой довольна. – Все, я побежала! Во Франции нашими стараниями революция уже стала национальным развлечением… глядишь, мы и венгров научим играть в эту игру! Они способные!

Отредактировано AkinoKurohasu (2011-10-15 15:04:30)